Стихотворения.Мы проживали миллионы лет,
царапаясь, зализывая раны,
и про себя шептали: "Слишком рано",
и забывали про простой ответ.
Мы уходили в дальние миры,
выдумывали сказки и причины,
меняли темы, доллары, личины
и подчинялись правилам игры.
И нам казалось, что прожить легко,
не рыпаясь, меж красным и зеленым,
и набирать чужие телефоны,
и ежиться под холодом гудков.
Но наступает странное "сейчас",
и что-то незаметно изменилось,
и проявляет божескую милость
тот, что когда-то позабыл про нас.
И тянутся тугие провода,
и забываем мы про "до" и "после",
и проникает через время голос,
и лексикон теряет "никогда".
Танцует вихрь предосенних дней,
на прочность проверяя слово "двое"...
И чувство безграничного покоя.
И ощущение моей руки в твоей.
/с/
Я постелю тебе под ноги небо,
Стань птицей - освободись.
Я постелю тебе под ноги небо,
Только вернись, только вернись.
Счастье нелегкое бремя,
Неблагодарная роль.
Ты подарила мне время,
Я причинил тебе боль.
Боль это та же измена,
Душу свою не неволь,
Ты подарила мне время,
Я причинил тебе боль.
Я расскажу тебе тайны вселенной,
Стань смертью, дай мне покой.
Я расскажу тебе тайны вселенной,
Только вернись снова домой.
Персона М. хочет персону К.
Персона К. любит персону Н.
Персона Н. глядит на них свысока
и эстетично мешает с горчицей хрен.
Потом красиво входит персона Д. –
конечно, под наблюденьем персоны И.
Персоне Д. наплевать, с кем, когда и где.
Персона И. обижается и обид своих не таит.
Персона С. идет с персоной И. в зоопарк,
и там они встречают персону К.
Для персоны И. – повод выпустить пар.
Для персоны К. – причина свалять дурака.
Персона Д. утешает персону М.
и ведет к персоне В. пробовать анашу.
Персона В. рада всегда и всем,
в свободное время шьет себе парашют.
Персону Н. интригует персона О.,
которой опять отказала персона Б.
у которой, якобы, болят голова, живот,
и вообще на один ответ – два десятка бед.
Персона К. отдается персоне С. –
возможно, в отместку холодной персоне Н.
Персона М. продолжает тащить свой крест.
Персона И. ненавидит огонь и боится стен.
Между ними, стараясь не замечать,
что происходит, бродит персона Я.,
много курит, глотает остывший чай…
Все замыкается. Все на круги своя.
Кукушка накукует десять лет -
пусть далеко, но с правом переписки.
Ах, королева... ну какой крикет!
Я зафиксирую на палых листьях
историю о том, как тесен мир,
куда он катится, как мало нам осталось,
как манекен садится за клавир
и бьет по клавишам - фальшиво и на жалость,
что лето кончилось, что близится зима,
что в комнате не греет батарея,
что я который день схожу с ума,
а он все держит... уж сойти б скорее...
о том, что я опять ищу тепло,
и что старушки падают из окон,
о том, что кашу любит кашалот,
о том, что все мы злы и одиноки,
о том, что ночь не отличить от дня,
когда она приходит в белом платье.
О том, как я хочу его обнять...
и никогда не размыкать объятий.
О, как убийственно мы любим...
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили выжгли слезы
Горючей влагою своей.
Ты помнишь ли при первой встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески-живой?
И что теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались воспоминанья...
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слов!
О, как убийственно бы любим!
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..
Как это на Солнухов похоже!Они ловили хитрую рыбу кайф в дырявые сети.
Леты, стиксы и лимбы расступались под их веслом.
Она не боялась ни Бога, ни собственной смерти.
Он писал книги, от которых становилось светло.
Они беззлобно дразнили любителей хэпи-эндов.
Они знали, что все конечно, но многое надо успеть.
Она с колокольни плевала на все реноме и кредо.
Он никогда не был трусом, хотя вряд ли играл в хоккей.
Они нарочно не давали определения слову «счастье»,
но при этом прекрасно знали, из чего оно состоит.
Она имела в виду официальные штампы-печати.
Он любую радость всегда разливал на двоих.
Их встречи делились на любовь и прогулки по крышам.
Их руки были чисты и предназначены для чудес.
Их желания исполнял вечно пьяный эльф Чижик-Пыжик.
Она умела гадать на кофейной гуще, он – на воде.
Они были знакомы дольше, чем исчисляется время.
Глядя на них, судьба сокрушенно цокала языком.
Он один знал, как заставить ее дожить до апреля.
Она для него смеялась - запрокинув голову и легко.
читать дальшеСнова я с тобой, как будто
не случилось ничего.
Я привычна, как компьютер,
точно вежливый кивок.
Все плагины, все логины –
получи и распишись.
Да минуй тебя ангина,
ревматизм и прочий шит.
Сколько женщин, сколько песен…
Сосчитай, не ошибись.
Мир приволен и чудесен.
Время выходить на бис.
Право-лево, майна-вира
проверяют на разрыв.
Сохрани тебя Кибиров
от печали, от хандры.
Человеки-пароходы
Рубинштейн и Крузенштерн
глушат питьевую соду.
Через звезды колет терн.
Яснооки, быстрокрылы,
ясен взор и ночь нежна –
мы считали, это вилы.
Оказалось, ни хрена.
Потому что это грабли.
Грабли. Грабли. Грабли, блин!
Наступайте, крибле-крабле,
раз иначе не смогли.
Перепутав время суток,
покорежив небосвод,
снова я с тобой, как будто
не случится ничего.
Вагон метро – финал шального дня.
И нас не остановит даже пуля.
Пересекаю перекрестья улиц,
в которых ты когда-то ждал меня.
У ожидания – растянутый акцент.
И я смеюсь – ты слышишь? Только горько…
И "Pepsi-twist" зачем-то пахнет хлоркой,
и передатчик клинит на "mayday".
Когда нам нечего стеречь – считаем цифры.
Когда нам нечего терять – мы режем вдоль.
И плавится земная канифоль.
Два шага – до петли и три – до рифмы.
Я запрягаю ездовых собак.
Пускай они несут меня на полюс
и усыпляют ноющую совесть
моим "take care" и твоим "good luck".
Мне будет очень холодно в пути,
обледенеют щеки и ресницы.
А ты опять, я знаю, будешь сниться,
и губы сложатся в ненужное "прости".
Два дня до лета… Мы играем блюз –
Oh Angie… hate that sadness… трали-вали…
Покуда мы еще не опоздали,
напомни мне, что я тебя люблю.
Тихий омут, узкий брод...
Залезай под одеяло.
Прогоняй свою усталость.
Беса ныкай под ребро.
День кончается с трудом,
покрываясь мелкой дрожью.
Наш журнал для молодежи -
"Занимательный дурдом".
Мы по возрасту уже
так опасно-близко к коде -
ловим на противоходе
каждый взгляд и каждый жест.
Выправляй условным стуком
покореженный логин.
Все вернется на круги -
гончары тому порукой.
Белый свет велик и чуден.
Пусть завязнет нож в воде.
Завтра будет новый день.
Обещаю - точно будет.
Ты войдешь в него легко
и подумаешь: "Лечу я..."
Спи, пока, краев не чуя,
с неба льется молоко.
Накрепко заперты в тамбуре двери.
Сумрачен дым.
Разум сошел где-то там, перед Тверью...
Выпить воды -
ясное дело, железнодорожной.
Даже смешно.
Да начинать потихоньку итожить.
Вай бы и нот?
Что же не спится вам в пятом вагоне?
Поздно уже.
Все б согревать ледяные ладони...
Смазанный жест -
то ли "привет", то ли "ладно, до встречи",
то ли "забудь".
Что там хранится в твоем засердечьи,
торкает в грудь?
Мост. Полустанок. Еще полустанок.
Рельсы, как нож.
Если я думать тебя перестану -
ты ведь умрешь.
Выходить за рамки, разбивать ритмы.
На вокзалы заходить – вместо церкви.
Курочка по зернышку – будет сытой.
Соберешь себя по косточкам – станешь целым.
Плакать насухую – без слез и всхлипов.
Принимать участие в «Невеселых стартах».
Долго вили ниточку – типа, «Липтон».
Ниточка-то ниточка… только – «Тампакс».
Так и бултыхаемся – чисто дети.
Ладно бы – без дна, так и без покрышки.
Где твой верный Робин, мой смелый Бэтмэн?
Вот он улетает – все выше, выше…
Помнишь, приручали нас – не ищите выход?
Помнишь, приучали нас, - мол, спасет разум?
А в итоге стали мы будить лихо,
да еще и оптом, прямо всё сразу.
Парки нитку путают, суки, в узел.
Выкрали мы ножницы у Атропос.
Значит, на два голоса будем петь блюзы.
С рожью напряженка - но есть пропасть,
чтобы разливать себя по ней - пуншем,
обучаться заново не ломать – строить.
Знать, что не случалось никого лучше.
И просить, чтоб не случилось никого, кроме.
Уходя - молчи, разводи мосты
разводным ключом.
Были, типа, мы, типа, я и ты,
стали - ни при чем.
Уползая в тишь - не кури бамбук,
накорми собак.
И не стой столбом, не кляни судьбу.
Просто - не судьба.
Улетая - плачь, только не навзрыд,
ибо толку нет.
Ты уже далек, ты уже забыт -
мелом по стене.
Ледоруб - под плащ, камень - под пиджак,
и в карман - пращу.
Да, еще учти - мне тебя так жаль,
что прощу. Прощу.
Я хранила его, чем могла,
как умею и где попало,
просто так, невпопад, не в лад…
Допивала его усталость,
отгоняла его чертей
да ловила его драконов…
Я пишу на чужом листе,
составляя толковый сонник,
я хожу по глухой тропе,
лихо складывая морфемы.
Понимаю - должна успеть.
Анальгин. Валидол. Терфена.
Одолжу ключи у Петра,
а замок попрошу у Павла.
Что еще?.. Ах ну да - мораль!
Не храните, кого попало.
читать дальшеСверни себя в послушный шар,
чуть глянцевый, приятно-полый.
Почувствуй: кончился кошмар
и не придет твой личный голем.
Спиши весь груз, подбей итог,
сведи на нет костяшки счетов.
Смешай амброзию и смог,
напейся ими до икоты,
а после – спи. И пусть тебе
не снятся скользкие омары.
Нирвана? Бедный Курт Кобейн –
боялся стать ублюдком старым
и предпочел… известно что.
Мы не такие. Мы не промах.
Но уязвимою пятой
свербит и плещет тихий омут.
Молись за ангела зари,
копи конфетные обертки.
Не слышь. Не видь. Не говори.
Толчками крови из аорты
предательски уходит свет.
Лови, лови его ладонью,
распределяя по траве –
ему не писаны законы.
Глас вопиющего в пустыне
звенит в горячечном бреду.
И маршируют в ад святые.
И к черту ангелы идут.
читать дальшеЗавертелось колесо.
Ангел, без тебя - зима
и безвременья туман.
Спрячь меня поглубже в сон.
Руки умывал Пилат.
Утоли мою печаль
лучше всякого врача...
Близорукий взмах крыла.
Ты ведь - ангел, я - дурак.
Не оставь меня, прошу.
Ты раскрой мой парашют.
Разбуди меня с утра.
В мире этом - гладь да тишь,
только слишком близко дно.
Ангел мой, лети за мной...
Знаю, ты мне все простишь.
А пегий пес, бегущий краем моря,
метеорит, летящий над Тунгуской,
дыханье, согревающее пальцы, -
все будет длиться до конца времен.
Но времена окончатся нескоро –
они слоисты, словно бы капуста.
Внутри меня давно ты едешь «зайцем»,
а значит, никогда не станешь мертв.
Пропущена попутная кибитка.
Назло в кольцо свернулись злые рельсы.
Сегодня не поедем на экспрессе,
нас довезет почтовый дилижанс.
А в детективе нашем все убиты,
включая тетю Марпл в мягком кресле
и Холмса с чашкой крепкого эспрессо.
Они уходят. Их не удержать.
Пусть не умею больше, чем умею,
но я тебя перевела сквозь зиму.
Ты не напишешь меньше, чем успеешь,
поскольку я – хороший проводник.
Минуты режут тонкую камею.
Так дай мне имя, просто дай мне имя –
пришли его хоть мэйлом, хоть депешей.
Спасать не надо – лучше сохрани.
И вот тогда наружу выйдет лето,
смущенно улыбнувшись, скажет: «Сорри…»
Все моментально станет, как попало.
Ударит солнце острием ножа…
На миллион каком-то километре
упрямый пес, бегущий краем моря,
почувствует внезапную усталость
и вспомнит, наконец, куда бежал.
Под зарифмованные строчки
ложатся свежие страницы.
Все происходит "между прочим",
а время - длится.
Толкаем осторожно Землю -
такие странные качели.
И все вокруг как будто дремлет,
но еле-еле.
Напевы ледяных там-тамов
звучат, но мы их не услышим.
Гуляет память вместе с нами
по мокрым крышам.
И резкий запах карнавала
приносит бесконтрольный ветер.
Нас слишком часто продавали
на этом свете.
Но я стою у парапета,
легонько сжав твои ладони.
И мир, как в луже сигарета,
шипит и тонет.
ы снова находишь меня на растрепанной карте –
ведь это нетрудно тому, кто читал Гумилева.
Сие означает, что классику будет икаться.
Он сам виноват – зацепил отозвавшимся словом.
И я расскажу-покажу тебе дальние страны,
что прячутся где-то за линией всех географий.
Но в горле застрянет кусок недопетой осанны.
В проточной воде растворится таблетка от страха.
Проси меня петь для тебя – при отсутствии слуха.
Ошметки мелодий, возможно, спасет чувство ритма.
Ты накрепко заперт в периметре спален и кухонь –
такой лабиринт погубил бы Тесея на Крите.
Мы бодро выходим в тираж без корректорской правки.
Фрейд видит во сне не банан – кукурузный початок.
Ну хочешь, сегодня мы сменим пароли и явки
и с кончиков пальцев губами сотрем отпечатки?
Когда ты целуешь меня в основание шеи,
когда я царапаю нос (не побрился!) о твой подбородок –
то в эту секунду приходит простое решенье,
то в эту секунду жизнь кажется слишком короткой